Интервью со стендап-комиком Антоном Борисовым
Я, Гуф и Льюис Кэрролл — золотая тройка заик»
Я, Гуф и Льюис Кэрролл — золотая тройка заик»
Интервью со стендап-комиком Антоном Борисовым
Говорят, кто в армии служил, тот в цирке не смеется. А еще принято считать, что технари, в отличие от гуманитариев, не блещут чувством юмора. Обе этих «истины» легко опровергает один 44-летний комик Антон Борисов. Он родился в семье военнослужащего, закончил Балтийский государственный технический университет «Военмех», был вполне успешным системным аналитиком. Но однажды решил взять круто влево и ушел на эстраду, в разговорный жанр. И очень неплохо там себя чувствует. Сначала писал другим («Уральские пельмени», Иван Ургант и Александр Цекало), теперь — себе. Его стендап-концерт проходил даже на далеком Шпицбергене — для полярников и, говорят, нескольких белых мишек. Нам удалось поговорить с известным комиком, одним из основателей российского стендап-движения во время его гастролей в Екатеринбург. Мы встретились сразу после концерта, за кулисами.
— В своих выступлениях вы так много говорите про Петербург, но почему не про Сибирь, где родились и выросли? Откуда такая любовь к культурной столице?
— Дело в том, что у нас ленинградский род. Я из офицерской семьи: папа — военный, дедушка — военный, прадедушка — военный, прапрадедушка служил в Семёновском полку в Санкт‑Петербурге. Будучи сыном офицера, я фактически «родился майором». А с местом рождения специфика такая: офицеров ведь отправляют по всей стране, поэтому мы рождались в разных местах. Но изначально наша семья — ленинградская, петербургская. Отсюда и любовь к этому городу. К тому же там появился на свет мой сын.
— Итак, у вас военная династия. Как же вы решили стать комиком?
— Всё сложилось из‑за того, что я… заикаюсь. А с этим в армии непросто, будь ты хоть сыном маршала. В армии ведь важно вовремя отдавать команды. Заикание стало большой трагедией для семьи. Я даже просил военкомат присвоить мне категорию «ограниченно годен». Поступил в «Военмех», хотя мог пойти на астрофизику в СПбГУ. Хотел быть рядом с военными — пусть не как командир, а как инженер: создавать что‑то для армии, помогать ей с технической стороны. Но однажды я попал на сцену и случилось чудо — именно в этот момент заикание исчезло. На выступлениях я никогда не заикаюсь, хотя читаю большие тексты. Благодаря энергии зала происходит нечто мистическое: заики перестают заикаться, хромые — хромать.
— То есть, вы как Гуф — он тоже заикается и лечится энергией зала.
— Гуф заикается? Видите, какие разные примеры. Я ещё вспоминаю Льюиса Кэрролла — он тоже страдал от заикания. Получается своеобразная «золотая тройка заикающихся»: я, Гуф и Льюис Кэрролл.
Золотая тройка заик
Гуф — российский рэпер
Антон Борисов — российский стендап-комик
Льюис Кэролл — английский писатель, логик, математик, философ
*
«Смешарики» и тщеславие
— Где вам больше нравится работать: на ТВ или в продюсировании?
— Это вопрос для любителей тщеславия. Везде есть свой кайф, своя энергия. Каждый должен понять, где ему приятнее черпать энергию: кому‑то — в одиночестве, погружаясь в мысли, кому‑то — во время интервью, а кому‑то — на публике. Существуют разные виды интеллекта, и, мне кажется, есть разные формы эмоционального интеллекта. Артист сразу видит результат: шутит — зрители смеются, поёт — получает аплодисменты. Продюсер же ждёт результата долго: год, два, а иногда и больше. Возникают вопросы: «То ли я сделал? Тех ли нашёл? В тех ли вложил?». Это абсолютно разные пути, едва ли сопоставимые. Поэтому часто можно встретить формулировку «продюсер и кто‑то ещё», но редко — просто «продюсер». Я попробовал то и другое: опыт действительно кардинально разный.
— Со «Смешариками» вы работали как продюсер?
— Нет, как автор. У меня была большая авторская группа. Я хотел создать в нашей стране команду, которая занималась бы исключительно интеллектуальным контентом для телевидения. Мы видели себя как «умненьких ребят»: не снимали, не рисовали, но выступали в роли интеллектуальной элиты — разрабатывали идеи, а окружающие восхищались: «Какая шикарная идея!». Мы ориентировались на модель вроде Endemol. В итоге работали с самыми разными проектами: от «Смешариков» до «Камеди» и других шоу ТНТ. Охватывали разную аудиторию — по возрасту и интересам. Создавали полнометражные мультфильмы, развивали персонажей, придумывали игрушки. Но потом наша группа застопорилась: чистый интеллектуальный труд тяжело продавать. Идея была утопической — мы думали, что достаточно придумать что‑то гениальное, и все сразу это оценят. На практике проще следовать принципу: придумать, сделать и продать.
«Красные флажки» юмора
— Кто для вас лучший комик на данный момент
— Ну, конечно, я. Разве стану называть кого‑то другого?
— Ну, конечно, я. Разве стану называть кого‑то другого?
— А комики в «нулевые» — какие они были?
— Посмотрите на меня — вот такие и были. Если глубже, то комики в нулевые не копировали, а создавали сами. Интернета тогда не было, или он был не так развит, и мы даже не до конца понимали, что такое стендап. Ориентировались на старую эстраду, но чувствовали, что нужно нечто иное — более личное, что ли. Мы пытались создавать свой стиль. Потом появился тренд на копирование западных стендапов — тем, темпо‑ритма речи. Это не всегда плохо. Даже Пушкин копировал, и немало. Основная разница в том, что тогда было информационное ограничение, которое, возможно, шло на пользу: ты сам создаёшь свой стиль. Сейчас ограничений нет — и многие говорят: «Я как Луис Кей», «Я как Джордж Карлин». А нам не с чем было сравнивать — мы шли своим путём.
— Кстати, о Джордже Карлине. Как вы считаете, в нулевые было свободнее шутить?
— Конечно.
— Конечно.
Джордж Карлин — американский стендап-комик, актёр, писатель, сценарист, продюсер. Был известен чёрным юмором, языковыми наблюдениями, высказываниями на тему психологии, религии и монологами на многие острые темы.
— То есть если бы условный Джордж Карлин жил сейчас, на него действовала бы так называемая культура отмены?
— Думаю, действовала бы. Но он и отсидел за свои высказывания в США. Это выбор каждого. Знаете, я бы не сравнивал те времена и нынешние. Мы находимся в процессе переосмысления, ищем идеологию для нашей страны. После распада СССР её пока нет. Джордж Карлин жил в другой стране и боролся с тем, с чем мы могли бы бороться в нулевых — это внутренняя разборка с самим собой, с официальной структурой. Карлин не был против народа — он выступал за конфликт с очевидностью. Кто‑то из великих комиков сказал: «Нельзя шутить по ране, нужно шутить по рубцу». Я не знаю, что делал бы Джордж Карлин в наше время — рана ещё открыта. Везде есть тонкая грань.
— Думаю, действовала бы. Но он и отсидел за свои высказывания в США. Это выбор каждого. Знаете, я бы не сравнивал те времена и нынешние. Мы находимся в процессе переосмысления, ищем идеологию для нашей страны. После распада СССР её пока нет. Джордж Карлин жил в другой стране и боролся с тем, с чем мы могли бы бороться в нулевых — это внутренняя разборка с самим собой, с официальной структурой. Карлин не был против народа — он выступал за конфликт с очевидностью. Кто‑то из великих комиков сказал: «Нельзя шутить по ране, нужно шутить по рубцу». Я не знаю, что делал бы Джордж Карлин в наше время — рана ещё открыта. Везде есть тонкая грань.
— Из вашего ответа следует вопрос: как определить, когда нужно остановиться с шутками и не пересечь красную черту? Как вы это определяете?
— Комики не отличаются от других людей. Всё сводится к внутренней морали и вашему ощущению мира. Если вы считаете, что шутить над человеком, попавшим в беду, можно — значит, вы такой человек. Но даже в самые сложные времена можно находить добрые слова и шутить. На наших концертах бывают офицеры, и мы находим юмор в этом. Заика может шутить над заиками, офицер — над офицерами, если ты сам прошёл этот путь. Я считаю, что можно шутить над россиянами, включая Президента. Но категорически не понимаю тех, кто, уехав из страны, шутит над ней издалека. В наше время важно быть, а не казаться. Важно действовать не из‑за конъюнктуры, а по внутреннему убеждению. Ты сам определяешь свою моду и можешь ломать привычки, если нужно. А когда просто следуешь внешней моде — как ты её сломаешь? Никак.
— Комики не отличаются от других людей. Всё сводится к внутренней морали и вашему ощущению мира. Если вы считаете, что шутить над человеком, попавшим в беду, можно — значит, вы такой человек. Но даже в самые сложные времена можно находить добрые слова и шутить. На наших концертах бывают офицеры, и мы находим юмор в этом. Заика может шутить над заиками, офицер — над офицерами, если ты сам прошёл этот путь. Я считаю, что можно шутить над россиянами, включая Президента. Но категорически не понимаю тех, кто, уехав из страны, шутит над ней издалека. В наше время важно быть, а не казаться. Важно действовать не из‑за конъюнктуры, а по внутреннему убеждению. Ты сам определяешь свою моду и можешь ломать привычки, если нужно. А когда просто следуешь внешней моде — как ты её сломаешь? Никак.
О шутках и зрителе
— Считаете ли вы золотым временем «Камеди» и его комиков?
— Я не делю по годам. У каждого времени свои прекрасные комики. Если говорить о Comedy Club, то их юмор — ниже пояса. Они на этом выстрелили. Но пик Comedy Club был десять лет назад. Сегодня люди устали от ненормативной лексики на сцене, не говоря уже о шутках ниже пояса. Изменился запрос общества. Да и само общество стало другим.
— Я не делю по годам. У каждого времени свои прекрасные комики. Если говорить о Comedy Club, то их юмор — ниже пояса. Они на этом выстрелили. Но пик Comedy Club был десять лет назад. Сегодня люди устали от ненормативной лексики на сцене, не говоря уже о шутках ниже пояса. Изменился запрос общества. Да и само общество стало другим.
Пик Comedy Club, по мнению Антона Борисова
— А пост‑ирония существует?
— Это как Хармс, как андеграунд, как Малевич с его друзьями в искусстве. Постирония — это когда ты умеешь делать обычные и классные шутки, но сознательно отказываешься от этого. Сложно сойти с рельсов тому, что уже работает. Постирония — это сдвиг парадигмы.
— Это как Хармс, как андеграунд, как Малевич с его друзьями в искусстве. Постирония — это когда ты умеешь делать обычные и классные шутки, но сознательно отказываешься от этого. Сложно сойти с рельсов тому, что уже работает. Постирония — это сдвиг парадигмы.
— То есть пост‑ирония — это антихайп в мире юмора?
— Конечно. Даже общество «Арзамас» с Пушкиным, где они лазали на карачках, изображая животных, — что это, как не постирония? От величайших людей, от светил. Просто я думаю, что нужно регулировать это. Потому что есть контекст и подтекст. А многие не чувствуют этот подтекст, не чувствуют сарказма. Если ты не понимаешь обычный юмор, куда тебе в постиронию.
— Конечно. Даже общество «Арзамас» с Пушкиным, где они лазали на карачках, изображая животных, — что это, как не постирония? От величайших людей, от светил. Просто я думаю, что нужно регулировать это. Потому что есть контекст и подтекст. А многие не чувствуют этот подтекст, не чувствуют сарказма. Если ты не понимаешь обычный юмор, куда тебе в постиронию.
— Стоит ли к юмору применять «коэффициент времени»?
— Окружающий мир, его изменения, безусловно, оказывают влияние. Я считаю, что каждый имеет право менять своё мнение — особенно под воздействием глобальных событий.
У меня есть старые шутки про жителей Кавказа. В то время эта тема воспринималась иначе. Например, в 2016 году я шутил о наших внутренних отношениях с братьями с кавказских республик, в том числе об открытии в Петербурге мостов, названных в честь выдающихся деятелей с Кавказа. Тогда мне казалось это ироничным — почему бы не посмеяться? Сейчас, пересматривая те выступления, я думаю: «Господи…». Но в этом нет трагедии. Важно учитывать, когда и кем было сказано то или иное слово. Тенденция спрашивать людей об интервью пяти‑ или десятилетней давности кажется мне странной. Да, нужно понимать контекст и время, в котором были произнесены те или иные слова.
— Окружающий мир, его изменения, безусловно, оказывают влияние. Я считаю, что каждый имеет право менять своё мнение — особенно под воздействием глобальных событий.
У меня есть старые шутки про жителей Кавказа. В то время эта тема воспринималась иначе. Например, в 2016 году я шутил о наших внутренних отношениях с братьями с кавказских республик, в том числе об открытии в Петербурге мостов, названных в честь выдающихся деятелей с Кавказа. Тогда мне казалось это ироничным — почему бы не посмеяться? Сейчас, пересматривая те выступления, я думаю: «Господи…». Но в этом нет трагедии. Важно учитывать, когда и кем было сказано то или иное слово. Тенденция спрашивать людей об интервью пяти‑ или десятилетней давности кажется мне странной. Да, нужно понимать контекст и время, в котором были произнесены те или иные слова.
— Ну и напоследок: у вас есть любимый анекдот или шутка?
— Я не запоминаю анекдоты, потому что сам генерирую юмор. И любимых шуток нет.
Выбирать их — прерогатива зрителя.
— Я не запоминаю анекдоты, потому что сам генерирую юмор. И любимых шуток нет.
Выбирать их — прерогатива зрителя.
*
ТОП-5 шуток от Антона Борисова (на наш вкус):
Ты хотела шепнуть, чтобы Олег не услышал? Он из ВДВ, даже если услышит не поймёт.
Постоянно это облучение от металлодетекторов. Вы хоть совмещайте с флюорографией. Прошёл и тебе говорят: “У вас рак”. И ты: “О, а я летать боялся”.
Она захотела, чтобы я набил татуировку с её именем. Хорошо, что её звали Вера, там в крайнем случае православный крестик набил и всё хорошо.
Татуировка волка?! Ты охранник в “Пятёрочке”?
Представьте: заходит в клуб мужик в колготках - менестрель, разворачивает грамоту и говорит: “Дамы и господа, минуточку внимания, сейчас данный клуб посетит обладатель собственного ИП, новенькой девятки и троих детей”.
26 декабря, 2025
Читайте также:
